Анкета для персонажа:

Доминик Уильям Райс | Dominic William Rais

19 лет | 01.11

Если вы скажете, что детство – это самая прекрасная и счастливая пора, то Доминик просто рассмеётся вам в лицо и пошлёт куда подальше, к чёртовой матери.
Нет, это утверждение явно не для него. Хотя бы потому, что он не был желанным ребёнком. Брак между его родителями случился по залёту, но, впрочем, он долго и не просуществовал. Когда мальчику было 6 лет, его отец ушёл из семьи. Мать осталась одна, но она даже и не пыталась сделать ничего, чтобы обеспечить хорошее будущее своему сыну. Писать-считать-читать Доминик выучился в школе, и, как сейчас помнит, ему было жутко неудобно перед своими одноклассниками, которые в первом классе уже легко владели этими несложными премудростями. Изобелла Сандерс, не пожелавшая взять себе фамилию бывшего мужа, совершенно не интересовалась судьбой своего ребёнка. Она без стеснений приглашала домой каких-то хахалей, которые проводили у неё ночь, а наутро бесследно исчезали, оставляя «несчастную» женщину плачущей и сжимающей в руке стакан с дешёвым виски.
И всё же Доминик любил маму, впрочем, как и любой другой ребёнок. В 12 лет он устроился работать по выходным в обувную ремонтную мастерскую, так как денег катастрофически не хватало. Весь заработок у него изымался и тратился на выпивку.
Не раз в их дом наведывались социальные службы. Почему его тогда так и не забрали? Доминик до сих пор не знает. Наверное, мать как-то выкручивалась, может, ложилась под кого надо, хотя зачем – всё равно не понятно. Может, в её душе временами всё же появлялся материнский инстинкт, а может она просто не хотела лишаться дополнительного источника дохода. Пёс её знает. Иногда она даже заходила в комнату сына, опускалась на колени возле его кровати и подолгу плакала, умоляя простить её за то, что она такая плохая мать, что она всё равно его любит, не взирая ни на что… Но надо отдать ей должное – мальчика своего она никогда не била, разве что ругала, да и то несильно.
Доминик остался один, когда ему было 14. Мать улетела в Америку со своим очередным кавалером, который сулил ей сказочные дворцы в поднебесье, и так оттуда и не вернулась. Она не звонила, не писала. Райс теперь был под опекунством своей крёстной, которая приказала ему переселиться к ней, в то время, как освободившуюся жилплощадь, которая была чуть ли не в два раза больше её собственной, она была якобы намерена сдавать, на деле же попросту переселившись туда и захлопнув дверь перед лицом Доминика.
Деньги, оставленные матерью, кончились довольно быстро. Тогда он окончательно бросил школу и устроился курьером в какую-то задрипанную фирму, чей офис находился на первом этаже его дома. Таскаться приходилось много, платили мало. Просто чертовски мало. И он стал подворовывать, сперва ограничиваясь только помятыми купюрами в карманах пиджаков, затем уже вытаскивая кошельки, мобильники, незаметно расстёгивая наручные часы, перепродавая барахло на блошином рынке.

Но однажды всё пошло не так, как он планировал. В тот вечер Доминик, как всегда, спустился в метро, чтобы в толпе обокрасть кого-нибудь из зазевавшихся прохожих. И, как всегда, это не было особо трудным делом.
Выудив для себя дорогие ролликс и парочку бумажников, парнишка направился домой, думая над тем, за сколько же ему удастся завтра продать украденные часы. Но только он подошёл к своему подъезду, как услышал позади торопливые тяжёлые шаги, и в следующую секунду чья-то сильная рука схватила его за плечо и развернула на 180 градусов, впечатав при этом в стену.
- Тебя разве не учили, что воровать нехорошо? – странная улыбка незнакомца заставила всё внутри похолодеть. Мужчина в бежевом пиджаке вовсе не казался рассерженным, но то, как безумно сверкали его глаза, наводило на мысль о том, что лучше уж он был сейчас взбешён, нежели смотрел на Доминика так. – За любую вещь надо платить. Заплати мне, и я оставлю тебе эти часы.
- К-как? – Райс чувствовал, что его голос отказывается ему подчиняться. Сердце билось, как сумасшедшее, на лбу выступили капельки холодного пота, колени подкосились, и, если бы не сильная рука, больно сжимающая его плечо, то он сполз бы вниз по стенке.
Вместо ответа эта сволочь лишь улыбнулась шире и, наклонившись, присосалась слюнявыми губами к его шее. Доминик было хотел закричать, но широкая ладонь закрыла ему рот, вместе с тем перегородив ему и доступ к кислороду. Часы выпали у него из рук, он задыхался, пытался вырваться, но все его попытки высвободиться оказались тщетными. И вот, когда он уже был готов потерять сознание, как в его голове словно сработал, включился какой-то рычажок, и, вместо того, чтобы попробовать в очередной раз ослабить хватку насильника, Доминик с силой двинул коленом между его ног.
- Ах ты щенок! – тот, скрючившись, отступил на шаг, в следующий момент получив ногой по лицу.
Мужчина упал наземь, всё ещё будучи не в состоянии оправиться от болевого шока. Кровь сочилась из рассечённой губы и разбитого носа, а Доминик, не долго думая, схватил валявшийся рядом осколок кирпича и с силой швырнул его в голову незнакомца.
Около десяти минут Райс стоял неподвижно, тупо глядя на лежащий перед ним труп. Осколок попал этому ублюдку в точности по виску, заставив того замолчать навеки. Всё, что сейчас чувствовал пятнадцатилетний подросток, было лишь каким-то глухим, слепым, немым опустошением. Он поднял валяющиеся неподалёку часы, дошёл-таки до своего подъезда, поднялся на лифте на свой этаж, зашёл в квартиру и без сил рухнул на кровать, засыпая.
Проснулся Доминик от напористого звонка в дверь, это были полицейские, опрашивающие жильцов дома, чтобы выявить свидетелей.
- Привет, сынок. А мама дома?
- Нет, она уехала. – Равнодушно пожал плечами Райс, не чувствуя ничего, кроме пугающего ледяного равнодушия.
- Надолго? Куда?
- В Америку. Не знаю, на сколько.
- А с кем ты здесь живёшь?
- С крёстной. Она сейчас за городом.
Он беспристрастно отвечал на все их вопросы, сидя на кухне за столом и глядя в окно. Видимо, свидетелей всё же не было, раз никто не подал даже намёка на то, что квартиру надо обыскать. Полиция так и ушла, получив ясную и чёткую картину, что вчера Доминик вернулся со школы, сделал уроки и лёг спать, перед сном посмотрев какую-то тупую комедию с участием Лесли Нильсена.

Всё прошло гладко. Но после этого инцидента Доминик решил, что с воровством надо, пожалуй, завязать. Где-то полгода ещё он проработал курьером, но потом, когда из-за покупки новых дешёвых кроссовок лишился на неделю нормального ужина по той простой причине, что денег не хватало, решил, что настал тот самый момент, когда пора придумать ещё какой-то способ дополнительно подзаработать. Решение проблемы нашлось просто – пойти, попробовать себя в качестве хастлера. Правда, решение это далось ему очень нелегко. Пришлось долго договариваться с самим собой, уверять самого себя, что иного пути у него нет, что лучше уж продать своё тело, чем совершить ещё одно убийство.
Однако совершить убийство оказалось всё же проще, чем пережить то, что с ним творилось после того кошмарного вечера, проведённого в компании двух пьяных сороколетних извращенцев. Полученных денег хватило надолго, но одного воспоминания о том, что с ним вытворяли на протяжении пяти долгих мучительных часов, было достаточно, чтобы Доминик бросался к унитазу, будучи не в силах справиться с подступившими рвотными позывами. После этого он поклялся себе, что больше никогда никому не продастся. Больше. Никогда. Никому.
В последующие два года он жил исключительно тем, что воровал. Особых упрямых владельцев, не желающих расставаться со своим имуществом, приходилось отправлять на тот свет – не потому, что они не хотели отдавать мобильник или золотую цепочку, а потому, что они очень настойчиво хотели сопроводить Доминика в полицейский участок. Убийства совершались тихо, без лишнего шума, в соседних районах, там, где никто ни в ком никого не мог опознать.
Но всё же иногда Райс наведывался в ночные клубы с определённой целью. Не ради денег, а так, ради интереса или развлечения. Он уже сам находил себе клиентов, тех, кто был бы ему симпатичен. Так было намного приятнее, намного невиннее. Как-то по-другому. С девушками Доминику было скучно, он предпочитал мужчин, которые бы знали его тело, как своё собственное. И вот один из клиентов его и «поймал». Никогда не стоит быть слишком откровенным с чужими людьми, говорить, что у тебя нет никаких особо близких родственников, что ты предоставлен сам себе, давая понять, что никто тебя в случае чего разыскивать не будет.
Бизнесмен якобы пригласил его к себе домой, а когда Райс согласился, то отвёз его в загородный особняк. Там подростка скрутили, связали, дали по рёбрам, отняли документы и деньги. Не надо было быть гением, чтобы понять, что это за место.
Жить взаперти, терпеть выходки приходящих в его комнату кретинов было невыносимо. Доминику начинало казаться, что ему не хватает воздуха в этих четырёх стенах. Надо было бежать. Но как? Всё вокруг представляло чёткую систему без единой лазейки. И ладно бы, если б бордель был в доме. Но это же подвал, чёрт его дери! Что же? Подкоп копать?
Поначалу Райс сопротивлялся, насколько его только хватало. Но после проведённой в этих стенах «психотерапии» он немного поутих, хотя по-прежнему безумно хотел вырваться на свободу. В какой-то момент он решил для себя, что ему следует беречь силы, и потому перестал встречать каждого нового посетителя во все штыки.
Он был уверен, что эта маска спокойствия была слишком ненадёжной, лёгкой, в любой момент готовая слететь. Но он сам не заметил, как стал с ней одним целым, как начал получать удовольствие от всего происходящего, и это удовольствие вовсе не было притворным. Осознание собственного бессилия пугало и бесило одновременно, но с другой стороны он жил теперь в борделе, где не знал голода и нужды. Никто не запрещал быть ему своенравным – не всем клиентам нравились послушные безучастные куклы. И чем отчётливее он понимал, что бордель теперь является его новым домом, тем меньше запретов накладывалось на него. И всё же, несмотря на это, где-то в глубине души всё равно жило никуда не девшееся, лишь подавленное желание быть свободным.
В борделе он провел уже больше года, а в последние несколько месяцев даже успел стать фаворитом Вуди. Сперва Доминик расчитывал на то, что ему как-нибудь удастся воспользоваться его нынешним положением и вырваться отсюда, он даже сумел составить план того, как можно было бы уломать Вудпекера выпускать его на улицу, но... Не тут-то было. Неожиданное появление Беннетта в прах разрушило все его надежды, и теперь Райс вновь оказался в той самой ловушке, в которую он был загнан изначально.

Раб.

Своенравный, независимый, привыкший во всём и всегда полагаться лишь на собственные силы, Доминик кажется слишком взрослым для своих лет. В нём нет ни слепого юношеского максимализма, ни напускного безразличия ко всему с целью казаться нигилистом, ни бьющего через край дружелюбия.
Он такой, какой есть: замкнутый, немного высокомерный, вспыльчивый, жестокий, но вместе с тем не способный на предательство и готовый в критической ситуации протянуть руку помощи. Хотя, в общем-то, надо очень постараться, чтобы заслужить  в его глазах звание человека, ради которого он стал бы рисковать собственной шкурой. Ведь в мире, где он вырос, где приходилось выбирать между воровством и проституцией, чтобы не умереть с голоду, в мире, где каждый тянет на себя одеяло, нет места таким вещам, как товарищество и дружба.
Доминик одиночка по жизни, пускай иногда это и трудно. Он терпеть не может рассказывать о себе, лишь в редких случаях на него находит болтливость, когда он пьян или слишком давно не общался с людьми. Райс предпочитает «играть» в открытость, говоря о какой-то ничего не значащей для него ерунде. Однако в большинстве случаев сей ход срабатывает, и люди невольно проникаются к этому «открытому» пареньку, становятся более сговорчивыми и заинтересованными в беседе.
Вообще Доминик – манипулятор ещё тот. К каждому человеку он в состоянии найти свой индивидуальный подход, зацепить за нужные ниточки, чтобы заставить плясать под свою дудку. В основном, никто даже не замечает того, что ими управляют. Они считают, что это их собственные решения, к которым они пришли сами. Но так и надо, так и нужно. Людям нравится чувствовать себя умнее остальных.
Но за этой маской спокойствия, которую Райс практически никогда не снимает, скрывается настоящий циник. Эта циничность не свойственна молодым людям 19 лет, но тут Доминик стал своего рода исключением. Несмотря на юный возраст, на его руках смерть четырёх человек, семнадцать квартирных ограблений и неимоверное число карманных краж. Но чувствует ли он раскаяние за всё это? Нет, вряд ли. Ведь он совершал преступления против закона, а не против себя. Ему всего лишь хотелось жить.
Да, жить… Острое желание жить, которое в одном флаконе смешено с пугающим хладнокровием и умением выкручиваться из любых передряг. Доминику не раз приходилось ломать в себе человеческую гордость до тех пор, пока она не стала гибкой и не сделала его способным подстраиваться под любые условия. Сейчас его уже практически не пугает мысль о том, что ему нравится быть шлюхой. В ощущении себя как товара есть что-то изощрённое, что-то отличающее тебя от остальных. Но быть товаром – не значит быть куклой. И здесь Райс тоже умудряется ставить свои условия: либо берите таким, какой он есть, либо катитесь дальше искать себе марионеток. Сломить того, кто когтями и зубами всё ещё пытается ухватиться за свободу, не так уж и легко, как кажется на первый взгляд.

Назвать Доминика таким уж неземным красавцем, пожалуй, нельзя. Однако сам по себе он довольно обаятелен, хорошо сложен, в меру высок и строен. Тонкокостный, изящный, но при этом не выглядящий заморенным или чересчур женственным, Райс не обладает грудой накачанных мышц, вздутыми венами и бугристо выпирающими кубиками пресса. Как и все подростки в его возрасте он не мускулистый, скорее жилистый, но помимо этого ещё ловкий и гибкий. Он достаточно силён, хотя, конечно же, не настолько, чтобы с ним не мог справиться взрослый среднестатистический мужчина.
Практически все его движения резки и стремительны. Доминик привык всё делать быстро: быстро есть, быстро чистить зубы, быстро одеваться, быстро ходить… И походка у него такая же - летящая, стремительная, подпрыгивающая. Но при всём при этом он никогда не сутулится, не опускает головы, утыкаясь себе под ноги: это выглядит, по его мнению, слишком жалко.
И, как и следует ожидать, у него острые черты лица. Большие миндалевидные глаза тёмно-оливкового цвета, своевольно вздёрнутые к вискам брови, прямой, немного крупноватый нос и неожиданно по-детски капризные губы, имеющие какую-то немного неестественную треугольную форму, прямо как масть червей. С этих губ практически никогда не сходит презрительная самодовольная ухмылка, и порой кажется, что Райсу противно находиться среди людей.
От природы у Доминика нежная, тонкая, чувствительная к загару кожа. Летом, когда от солнцепёка плавится асфальт, его плечи всегда немного подгорали, из-за чего он вынужден был отказываться от маек и носить светлые футболки. Нельзя сказать, чтобы Доминику это очень уж нравилось. Ему вообще не нравится видеть в себе хоть какие-либо слабости, а уж тем более к какому-то звёздному светилу – это же просто нелепо. Но ничего не поделаешь, приходилось оберегать себя, хотя в сетчатых майках куда более приятно находится в жару: денег-то на натуральную одежду не было, оставалось довольствоваться синтетикой из дешёвых магазинов.
А вообще вещей у него мало. Все они, в основном, спортивного стиля, но не мешковатые, сшитые в большинстве своём по классическим законам. И хоть они и не очень дорогие, но на Доминике сидят безупречно. Само собой, чтобы отыскать подобные наряды среди кучи прочего барахла, приходилось часами копаться в нём, рискуя так и не найти ничего достойного. Но тогда Райсу было некуда спешить.
Сейчас он носит только то, что ему говорят носить. Впрочем, он не один такой. Да и плевать ему сейчас, в общем-то, во что одеваться. Главное, чтобы было удобно и чтобы прикрывало уродливый шрам под рёбрами на правой стороне – память об одном очень эксцентричном клиенте.
Но одну вещь ему всё-таки удалось оставить у себя – старый берет бежевого цвета, который отец ему отдал перед тем, как уйти. Его он носит практически всегда, пряча под ним свои светлые, отросшие до плеч волосы. Единственная ниточка, связывающая его с прошлым.

Гомо | универсал

свобода [или] выбор

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Анкета для вас:

Моё имя только для моих друзей, ники меняются всё время. Потому называйте меня просто согласно имени персонажа.

474570793

17 лет.

Постараюсь ежедневно, могут быть исключения. А вообще всё зависит от того, как пойдёт игра.

4,5 года.

- Доминик Райс, Вы опоздали.
- Извините, миссис Коулман.
- Это непозволительно. Пятнадцать минут от урока. Может, будете так добры объяснить мне, почему Вы позволили себе подобную наглость?
Стоя перед дверями класса, Доминик еле сдерживал улыбку, глядя на эту напыщенную, тучную, похожую на сову сварливую женщину, одетую в отвратительного розового цвета блузку.
- Я провожал свою мать. Она сегодня уезжала, - всё же подавив в себе смешок, с совершенной серьёзностью в голосе проговорил он.
Миссис Коулман стояла в дверях, преграждая ему дорогу в кабинет и смотрела на него круглыми от возмущения глазами, казавшимися ещё больше благодаря толстым линзам очков. Было видно, что она очень хотела сказать ещё что-нибудь опоздавшему ученику, но не могла придумать более никакой нападки. Отступать так просто было не в её традициях, но, поборов себя (что, по-видимому, далось ей с преогромнейшим усилием), она отошла в сторонку, пропуская Доминика в класс.
- Постарайтесь больше не опаздывать.

- Твоя мать уехала? Надолго? – шёпотом поинтересовался сидящий рядом Джерольд, когда Доминик опустился на своё место.
- Да, уехала. Обещала через два месяца вернуться.
- А вернётся?
Райс почувствовал, как его ладонь самопроизвольно сжалась в кулак с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Он не ответил, продолжая вытаскивать из сумки нужные для урока вещи.
- Ну как ты думаешь?..
- Послушай, - Доминик резко сел прямо, глядя в глаза однокласснику, - Не твоё это дело, понял? Если я тебе рассказал про её роман с этим ублюдком, то это ещё не значит, что ты имеешь право лезть в мою личную жизнь. Ясно?
- Майер, Райс! Прекратить разговоры! – мерзкий голос учителя прервал их беседу.
- Ясно… - несмотря на только что полученное замечание прошептал в ответ Джер. Доминик картинно закатил глаза, в очередной раз поразившись болтливости этого парня.
Остаток урока прошёл тихо. Опять всех по очереди вызывали к доске, пытали глупыми, никому не нужными заданиями, обещали вызвать в школу родителей и тому подобное. Наконец прозвенел звонок. Ученики поднялись со своих мест и, собрав портфели, вышли из класса.
- Она не вернётся, - молчавший весь урок блондин перевесил сумку через плечо, и подошёл к окну, ожидая опять закопавшегося с конспектами Джерольда.
- Что? – Майер поднял голову, на секунду оторвавшись от чтения тетради.
- Мама. Она не вернётся.

Реклама на Пустоши